ограбления ризницы не видел и где тот находится, не
знает.
Допрошенный показал, что все принесенные
Константином Прилетаевым вещи, кроме рипиды и
серебряной свечи, он распродал различным лицам, но
Константин Прилетаев у него больше не появлялся
(деньги, вырученные от продажи краденого, нами у
Бровина изъяты).
С помощью прибывшей сегодня в Саратов группы
сотрудников Московской уголовно-розыскной милиции
нами продолжается активный розыск братьев
Прилетаевых, а также лиц, коим Бровин (Чуркин) продал
вышепоименованные ценности.
О ходе розыска вам будет ежедневно сообщаться по
телеграфу мною и старшим Московской группы уголовной
розыскной милиции инспектором Бориным между
двенадцатью и часом ночи.
Начальник Саратовской губернской уголовно
розыскной милиции Г.Привалов
Заместителю председателя
Московского совета рабоче-крестьянской
милиции тов. Косачевскому Л.Б.
Ставлю Вас в известность, что в связи с
неисправностью телеграфных проводов (место и причины
неисправности выясняются) телеграфная связь с
Саратовом временно прервана. О ее восстановлении Вам
будет сообщено безотлагательно.
Комиссар Московского телеграфа Иваньков
Глава восьмая
Бриллиантовый погреб
I
Теперь ежедневно ровно в два часа дня в моем кабинете звонил телефон: Рычалов интересовался сообщениями из Саратова.
Что там происходит? Больше всего в жизни я не любил неопределенность. Но все, что имеет начало, имеет и свой конец.
От осторожного стука в стеклянную дверь нашего гостиничного номера проснулся первым Филимон.
- Леонид Борисович, - потряс он меня за плечо. - Курьер, Леонид Борисович...
В комнате горел непривычно яркий электрический свет. Я никак не мог себя заставить очнуться от сонной одури. Лампочки люстры то сжимались в огненную точку, то расплывались в мутное желтое пятно.
- Курьер? Какой курьер?
- Из Самоуправления Казанской железной дороги, - сказал тоненький голосок. У моей кровати стоял мальчишка в ватнике и ушастой заячьей шапке с красной ленточкой.
- До вас, - виновато сказал Артюхин. - Лично до вас.
- Срочная депеша, - отчеканил мальчишка и протянул мне узкий голубоватый конверт со старым, пережившим две революции двуглавым орлом под императорской короной.
Я сел на кровати, спустив на пол ноги. Артюхин набросил мне на плечи полушубок: в номере было холодно.
В конверте была не депеша, а написанная торопливым почерком записка комиссара Самоуправления Московско-Казанской дороги. Комиссар писал, что разговаривал по прямому проводу с начальником Рязанского отделения. Туда прибыла из Саратова специальная группа Московской уголовно-розыскной милиции. При ней - ценный груз (эти два слова были подчеркнуты), который сопровождается саратовским конвоем в составе четырех красногвардейцев. По указанию комиссара Рязанская служба движения предоставила группе и сопровождающему груз конвою (слово "груз" опять жирно подчеркнуто) инспекторский салонный пульман, который прицеплен к отходящему через десять минут на Москву курьерскому поезду. Старший группы товарищ Борин просил комиссара немедленно поставить меня в известность. Он также просил встретить выезжающую из Рязани группу...
Неужто эта записка означает, что дело об ограблении патриаршей ризницы завершено?
Узнав, что курьер приехал в гостиницу на автомобиле комиссара, я попросил подождать меня. Закурив, стал поспешно одеваться. Глядя на меня, потянулся за своими пимами и Артюхин.
- Служба хуже царской, - кряхтя и позевывая, сказал в сердцах Филимон, когда мы все трое опустились в вестибюль гостиницы. - Ни днем, ни ночью покоя.
- Еще выспишься, Филимон Парфентьевич.
- Да я что? Я к тому, что ночь для сна.
Артюхин был, разумеется, прав. Но что поделаешь?
На автомобиле комиссара мы сначала заехали в Самоуправление дороги, потом в Совдеп, а затем отправились в уголовно-розыскную милицию, где нас уже дожидался Павел Сухов.
...Курьерский из Рязани, кажется, первый и последний раз за весь 1918 год, прибыл точно по расписанию. Этим обстоятельством был удивлен не только я, но и дежурный по вокзалу, который телефонировал мне, что поезд уже на станции.
А через полчаса после того, как, закончив с ним разговор, я повесил на рычаг телефонную трубку, во двор уголовно-розыскной милиции уже въезжали два автомобиля: милицейский "пежо" с красногвардейцами и совдеповский "даймлер", в котором сидели Борин и Волжанин (Хвощиков, как выяснилось, остался пока в Саратове). Вслед за автомашинами в ворота влетели сани с ребятами из боевой дружины.
- Паруси, паруси, браток! - крикнул Волжанин шоферу и встал во весь рост, красуясь перед столпившимися сотрудниками розыска.
"Даймлер", сделав полукруг и буксуя колесами по наледи, боком подъехал к крыльцу.
Не открывая дверцы кузова, Волжанин лихо перескочил через борт автомашины.
- Прибыли, товарищ Косачевский!..
- Догадываюсь.
У матроса был живописный и воинственный вид. Из-под расстегнутого романовского полушубка, над кромкой тельника виднелся узор татуировки, шапка сдвинута на затылок, держится на голове каким-то чудом. Над прыгающими куцыми бровями косая челка. Бесчисленные, скрипящие при каждом движении, будто несмазанные колеса телеги, новенькие ремни. По бокам два маузера в деревянных коробках. Глаза сверкают, зубы сверкают...
Волжанин выхватил из автомашины опломбированный кожаный мешок, подкинул вверх, поймал и бросил стоящему у крыльца красногвардейцу:
- Разгружай, братва!
- Не торопитесь, Волжанин, - сдержанно сказал Борин.
Он, цепляясь полами шубы, вылез из "даймлера", как всегда, официально поздоровался со мной и спросил, куда переносить ценности.
- Пока в кабинет Дубовицкого, Петр Петрович, а там видно будет. Дубовицкий и Рычалов скоро подъедут. Имущество-то большое?
- Да как сказать? - Он усмехнулся, и бородка его весело подпрыгнула. Нам бы с вами до конца жизни хватило.
Борин раскрыл свой портфель с монограммой - вещественное свидетельство приязни бывших сослуживцев. Расставив для устойчивости ноги в старомодных кожаных калошах, достал прошитый ниткой пакет. Объяснил:
- Старорежимная формальность. - Постукивая длинным ногтем холеного пальца по конверту, сказал: - Подробная опись изъятого. Упаковано в шести кожаных мешках и трех опломбированных кофрах.
Подошел Павел Сухов:
- С прибытием и успехом, Петр Петрович!
- Благодарствуйте. Но с поздравлениями, извольте заметить, торопитесь. Работы еще всем хватит. Да-с.
Поручив Сухову и Волжанину проследить за разгрузкой, я увел Борина к себе.
Здесь я узнал основные перипетии саратовской одиссеи.
После того как были опознаны рипида и серебряная свеча, Чуркин, человек, по мнению Борина, неглупый и поднаторевший в общении с представителями закона, круто изменил свою тактику. Он понимал, что запирательство стало не только бессмысленным, но и опасным. Оно могло лишь усугубить его положение. "Чистосердечное признание"? Маловато. А вот активная помощь в розыске похищенного - это зачтется. Кроме того, Чуркина, как и Махова, вдохновляла ненависть к конкурентам, которые вырвали у него из глотки сочный кусок. Адреса Константина Прилетаева он не знал. Зато имел некоторое представление о саратовских барыгах, которые могли помочь Прилетаеву реализовать похищенное: самим купить или найти подходящих покупателей. Чуркин назвал двенадцать человек. Троих в Саратове не оказалось, они отсутствовали, а за остальными Борин и начальник Саратовской уголовно-розыскной милиции установили, насколько это было возможно, наблюдение. Взяли под контроль и излюбленные барыгами места: толкучку у пристани, рестораны, рынок, трактиры.
На следующий день вечером в ресторане "Товарищество" на Александровской улице сотрудники Саратовской милиции задержали Павла Болдырева и Валентину Сазонову, которые, по словам Чуркина, давно знали братьев Прилетаевых. Болдырев имел две судимости за скупку заведомо краденого. После нашумевшего в Саратове ограбления музея Радищева у него на чердаке нашли несколько полотен известных русских художников. В картотеке бывшего антропометрического отделения при сыскной полиции о нем имелись подробные сведения. В той же картотеке числилась и сожительница Болдырева - Сазонова.
В ресторане "Товарищество" эти двое предлагали золотые слитки приехавшему в Саратов по каким-то делам самарскому купцу Горлову. Купить слитки Горлов не успел...
При личном обыске у Сазоновой нашли шесть слитков, а на квартире ее сожителя - еще восемь. После непродолжительного запирательства они признали - вначале Сазонова, а затем и Болдырев, - что золото им дал для продажи Матрос, то есть Константин Прилетаев. За посредничество он пообещал двадцать пять процентов выручки. Откуда у него золото, Матрос не сказал, а они не спрашивали. Где и у кого живет Матрос - этого они не знали.
